Неточные совпадения
Мне объявили, что мое знакомство и она, и дочь ее могут принимать не иначе как за честь; узнаю, что у них ни кола ни двора, а приехали хлопотать о чем-то в каком-то присутствии; предлагаю услуги, деньги; узнаю, что они ошибкой поехали на вечер, думая, что действительно танцевать там учат; предлагаю способствовать с своей
стороны воспитанию молодой девицы,
французскому языку и танцам.
Макаров тоже встал, поклонился и отвел руку с фуражкой в
сторону, как это делают плохие актеры, играя
французских маркизов.
Он говорил просто, свободно переходя от предмета к предмету, всегда знал обо всем, что делается в мире, в свете и в городе; следил за подробностями войны, если была война, узнавал равнодушно о перемене английского или
французского министерства, читал последнюю речь в парламенте и во
французской палате депутатов, всегда знал о новой пиесе и о том, кого зарезали ночью на Выборгской
стороне.
Проснулись лучшие
стороны французского народа — любовь к родине, чувство гражданства, энтузиазм, великодушие, бесстрашие перед смертью.
Владимир отправился к Сучку с Ермолаем. Я сказал им, что буду ждать их у церкви. Рассматривая могилы на кладбище, наткнулся я на почерневшую четырехугольную урну с следующими надписями: на одной
стороне французскими буквами: «Ci gît Théophile Henri, vicomte de Blangy» [Здесь покоится Теофиль Анри, граф Бланжи (фр.).]; на другой: «Под сим камнем погребено тело
французского подданного, графа Бланжия; родился 1737, умре 1799 года, всего жития его было 62 года»; на третьей: «Мир его праху», а на четвертой...
Чтоб не иметь отказа в визе, я поехал без визы; на пиэмонтской границе со
стороны Швейцарии пассы осматривают без свирепого ожесточения
французских жандармов.
— Во-первых, это; но, положим, он тогда уже мог родиться; но как же уверять в глаза, что
французский шассёр навел на него пушку и отстрелил ему ногу, так, для забавы; что он ногу эту поднял и отнес домой, потом похоронил ее на Ваганьковском кладбище, и говорит, что поставил над нею памятник, с надписью, с одной
стороны: «Здесь погребена нога коллежского секретаря Лебедева», а с другой: «Покойся, милый прах, до радостного утра», и что, наконец, служит ежегодно по ней панихиду (что уже святотатство) и для этого ежегодно ездит в Москву.
— Сначала вы мне скажете о причинах, побудивших короля
французского взять крест, — сказал он, поднимая брови и указывая пальцем на чернильницу, — потом объясните мне общие характеристические черты этого похода, — прибавил он, делая всей кистью движение такое, как будто хотел поймать что-нибудь, — и, наконец, влияние этого похода на европейские государства вообще, — сказал он, ударяя тетрадями по левой
стороне стола, — и на
французское королевство в особенности, — заключил он, ударяя по правой
стороне стола и склоняя голову направо.
— Ах, сделай милость, не было! — воскликнул генерал. — Как этих негодяев-блузников Каваньяк [Кавеньяк Луи Эжен (1802—1857) —
французский реакционный политический деятель, генерал. В дни июньского восстания 1848 года возглавил военную диктатуру и использовал ее для беспощадного разгрома парижского пролетариата.] расстреливал, так только животы у них летели по
сторонам…
С своей
стороны, отнюдь не оправдывая нескромности табльдотного Рюи-Блаза 15 и даже не имея ничего против того, чтоб назвать ее клеветою, я позволяю себе, однако ж, один вопрос: почему ни один кельнер не назовет ни eine englische, ни eine deutche, ни eine franzosische Dame, [ни английскую, ни немецкую, ни
французскую даму] а непременно из всех национальностей выберет русскую?
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов к ней, к луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую
сторону французской литературы и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к художникам и любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку и хоть одним лучом его славы осветить себя.
Запинаясь и заикаясь, он объявил Санину на дурном
французском языке, что приехал с поручением от своего приятеля, барона фон Дöнгофа; что поручение это состояло в истребовании от г-на фон Занин извинения в употребленных им накануне оскорбительных выражениях; и что в случае отказа со
стороны г-на фон Занин — барон фон Дöнгоф желает сатисфакции.
Выступала другая
сторона дела: существует русская литература, немецкая,
французская, итальянская, английская, классическая, целый ряд восточных, — о чем не было писано, какие вопросы не были затронуты, какие изгибы души и самые сокровенные движения чувства не были трактованы на все лады!
Согласитесь, что это бог знает что за странный вывод, и с моей
стороны весьма простительно было сказать, что я его даже не понимаю и думаю, что и сам-то он себя не понимает и говорит это единственно по поводу рюмки желудочной водки, стакана английского пива да бутылки
французского шампанского. Но представьте же себе, что ведь нет-с: он еще пошел со мной спорить и отстаивать свое обидное сравнение всего нашего общества с деревенскою попадьею, и на каком же основании-с? Это даже любопытно.
[Я читал в одной
французской книжке, что такое кольцо делается с двумя крючками, крепко припаянными к внешней
стороне кольца один против другого, для того чтобы, задев крючьями за корягу, за которую зацепилась удочка, можно было ее вырвать и тем спасти крючок.]
Кроме того, в пьесе Островского замечаем ошибку против первых и основных правил всякого поэтического произведения, непростительную даже начинающему автору. Эта ошибка специально называется в драме — «двойственностью интриги»: здесь мы видим не одну любовь, а две — любовь Катерины к Борису и любовь Варвары к Кудряшу. Это хорошо только в легких
французских водевилях, а не в серьезной драме, где внимание зрителей никак не должно быть развлекаемо по
сторонам.
Рогожин, к счастию своему, никогда не знал, что в этом споре все преимущества были на его
стороне, ему и в ум не приходило, что Gigot называл ему не исторические лица, а спрашивал о вымышленных героях третьестепенных
французских романов, иначе, конечно, он еще тверже обошелся бы с бедным французом.
Дон-Кихот относился к Gigot тоже несколько подозрительно, во-первых потому, что этот человек был поставлен в дом графом Функендорфом, которому Рогожин инстинктивно не доверял, а потом и он с своей
стороны тоже боялся, что Gigot, читающий или когда-нибудь читавший
французские книги, большинство которых Рогожину было недоступно, мог знать то, чего наш дворянин не знает, и потому, чего доброго, при случае легко мог его оконфузить.
Если это, по-вашему, называется отсутствием всех предрассудков и просвещением, так черт его побери и вместе с вами!» Когда он стал приближаться к середине города, то, боясь встретить
французского генерала, который мог бы ему сделать какой-нибудь затруднительный вопрос, Зарецкой всякий раз, когда сверкали вдали шитые мундиры и показывались толпы верховых, сворачивал в
сторону и скрывался между развалинами.
В промежутках этих разноцветных групп мелькали от времени до времени беленькие щеголеватые платьица русских швей, образовавших свой вкус во
французских магазинах, и тафтяные капотцы красавиц среднего состояния, которые, пообедав у себя дома на Петербургской
стороне или в Измайловском полку, пришли погулять по Невскому бульвару и полюбоваться большим светом.
Миновав биваки передовой линии, они подошли к нашей цепи. Впереди ее, на одном открытом и несколько возвышенном месте, стоял окруженный офицерами русской генерал небольшого роста, в звездах и в треугольной шляпе с высоким султаном. Казалось, он смотрел с большим вниманием на одного молодцеватого
французского кавалериста, который, отделись от неприятельской цепи, ехал прямо на нашу
сторону впереди нескольких всадников, составляющих, по-видимому, его свиту.
На широкой кушетке, подобрав под себя ноги и вертя в руках новую
французскую брошюру, расположилась хозяйка; у окна за пяльцами сидели: с одной
стороны дочь Дарьи Михайловны, а с другой m-lle Boncourt [м-ль Бонкур (фр.).] — гувернантка, старая и сухая дева лет шестидесяти, с накладкой черных волос под разноцветным чепцом и хлопчатой бумагой в ушах; в углу, возле двери, поместился Басистов и читал газету, подле него Петя и Ваня играли в шашки, а прислонясь к печке и заложив руки за спину, стоял господин небольшого роста, взъерошенный и седой, с смуглым лицом и беглыми черными глазками — некто Африкан Семеныч Пигасов.
Оторванный от театра стечением обстоятельств, я бросился в другую
сторону — в литературу, в натуральную историю, которую читал нам на
французском языке профессор Фукс, и всего более пристрастился к собиранию бабочек, которым увлекался я до чрезвычайности.
Для меня следом многолетнего пребывания француза являлось превосходное знание Аполлоном
французского языка, с одной
стороны, и с другой — бессмысленное повторение пьяным поваром Игнатом
французских слов, которых он наслышался, прислуживая гувернеру.
то весьма естественно, что реляция о крестовом походе заканчивалась следующими словами: «в особенности же с героической
стороны выказал себя при этом небольшой
французский городок Provins (allez-y, bonne maman! c'est si pres de Paris) Провен (поезжайте туда, милая мама! это так близко от Парижа)., который в настоящее время, как видно из географии, отличается изобилием жасминов и роз самых лучших сортов».
— Я в Париже сначала поругался с одним поляком, — ответил я, — потом с одним
французским офицером, который поляка поддерживал. А затем уж часть французов перешла на мою
сторону, когда я им рассказал, как я хотел плюнуть в кофе монсиньора.
Барышни с своей
стороны не глядели более ни на Павла, ни на его собеседника, а разговаривали громко о недавно бывшем маскараде на
французском языке, что они всегда делали в укор невежественным гостям Феоктисты Саввишны.
В 1838 году Овэн совершил поездку во Францию. Здесь встретил он особенное участие со
стороны гг. Жюля Ге, доктора Эвра и г. Радигёля. При посредстве их он добился дозволения два раза говорить в «Атенее», изложил свои общие принципы, свои планы и надежды и успел возбудить некоторое сочувствие. По крайней мере с этих пор
французское образованное общество обратилось к чтению и изучению его произведений, которые до того времени знало только по слухам.
Небольшая семейная комната в квартире Карминых. Две боковые двери: одна, налево от актеров, в гостиную, другая, направо, во внутренние комнаты; мебель мягкая, обитая
французским ситцем; с правой
стороны такой же маленький диванчик и круглый стол. Вечер, на столе свечи.
До
французского года [1812 год.] ни одного ткача в той
стороне не бывало, а теперь по трем уездам у мужиков только и дела, что скатерти да салфетки ткать.
Скоро пароход проходил в узком пространстве. С одной
стороны мыс, состоящий из двух высоких гор, падающих отвесными стенами в море, а с другой плоский берег, на котором расположена деревушка, где находится станция лоцманов, унтер-офицеров
французского флота.
Но несмотря на гибель своих прекрасных и цветущих городов, доблестная бельгийская армия, предводительствуемая самим королем-героем, все еще стойко дралась с наседающим на нее со всех
сторон вдесятеро сильнейшим врагом. Тем временем и во Франции шла та же борьба, та же кровавая распря. Нескольким немецким корпусам удалось проникнуть на
французскую территорию.
Он мог подаваться, особенно после событий 1861–1862 годов, в
сторону охранительных идей, судить неверно, пристрастно обо многом в тогдашнем общественном и чисто литературном движении; наконец, у него не было широкого всестороннего образования, начитанность, кажется, только по-русски (с прибавкой, быть может, кое-каких
французских книг), но в пределах тогдашнего русского «просвещения» он был совсем не игнорант, в нем всегда чувствовался московский студент 40-х годов: он был искренно предан всем лучшим заветам нашей литературы, сердечно чтил Пушкина, напечатал когда-то критический этюд о Гоголе, увлекался с юных лет театром, считался хорошим актером и был прекраснейший чтец «в лицах».
Там я сравнительно гораздо больше занимаюсь и характеристикой разных
сторон французской и английской жизни, чем даже нашей в этих русских воспоминаниях. И самый план той книги — иной. Он имеет еще более объективный характер. Встречи мои и знакомства с выдающимися иностранцами (из которых все известности, а многие и всесветные знаменитости) я отметил почти целиком, и галерея получилась обширная — до полутораста лиц.
С высот своего credo он одинаково клеймил и осмеивал ненавистный ему дух времени, не делая исключения ни для какой партии, ни для какого направления, ни для какой
стороны тогдашней
французской, в особенности парижской, жизни.
Почему-то Герцен не приехал на Бернский конгресс. Не приехал и В.Гюго. Но все-таки собралось немало эмигрантов. Из русских — Бакунин, Н.Утин, из немцев — Фохт (брат физиолога), из французов — Кине и несколько революционеров-социалистов. Явился и Г.Н.Вырубов, стоявший как позитивист в
стороне от политических фракций и поборников русско-французского социализма.
Люди чуждой национальности, ни с какой
стороны не могущие интересоваться вопросом, изменил ли
французский офицер, или не изменил, люди, кроме того, ничего не могущие знать о ходе дела, все разделились за и против Дрейфуса, и как только сходились, так говорили и спорили про Дрейфуса, одни уверенно утверждая, другие уверенно отрицая его виновность.
На той же
стороне, по которой я шел, показался и отель Гонкура, в два этажа, изящной, чисто
французской архитектуры, с грифельной кровлею и с выходной дверью без всякого навеса посредине; направо и налево — решетки довольно большого сада.
Личное знакомство, к счастию, не повлияло на меня в дурную
сторону, потому именно, что Золя чересчур характерен, не только как
французский, но и как парижский тип.
Преследуя эту цель,
французское правительство выразило желание, чтобы между стокгольмским двором и Елизаветой Петровной установилось некоторое соглашение, а именно, Швеция обязалась бы напасть на русских по первому требованию, а Елизавета, со своей
стороны, обещала бы, вступив на престол, возвратить ей часть прибалтийских провинций, завоеванных Петром Великим.
Франция не могла его требовать, так как там он не имел никаких дел, а Россия далеко, и пока официальное требование придет, он может скрыться. Пока же он находился на
французской территории, опасность не миновала, и он каждую минуту может быть арестован. Так думал Николай Герасимович, выйдя из туннеля и остановившись в нерешительности: в какую
сторону направить ему свой путь.
Англия со своей
стороны не жалела никаких издержек и, кроме денежной субсидии России и Австрии, вооружила весь флот, и
французские суда не могли показываться на море.
Страна ровная, с открытыми границами со всех
сторон, Пруссия не представляла даже в середине таких преград, за которыми после уничтожения армии, можно было укрыться на время и организовать народное восстание, к тому же
французская армия была почти у границ Пруссии и Наполеону не нужно было в войне с нею побеждать даже расстояния.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных
сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d’enfer, [адский огонь,] от которого тает
французское войско.
Из бесчисленного ряда Наполеоновских приказаний составился определенный ряд исполненных приказаний для похода 12-го года не потому, чтобы приказания эти чем-нибудь отличались от других, неисполненных приказаний, а потому что ряд этих приказаний совпал с рядом событий, приведших
французские войска в Россию; точно так же, как в трафарете рисуется такая или другая фигура не потому, в какую
сторону и как мазано по нем красками, а потому, что по фигуре, вырезанной в трафарете во все
стороны было мазано краской.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое-где по небу; красное, подобное пожару зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный, красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую
сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге
французский часовой остановил его и велел воротиться.
Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой
стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший
французский офицер.
В месяц грабежа
французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным, совершилось изменение в отношении сил обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на
стороне русских.
Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения приходившие со всех
сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, чтò делалось во
французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор пока французы были в Москве, и — главное — неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь, и преимущество находится на нашей
стороне.
Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной
стороны банник, тогда как
французский солдат тянул банник к себе за другую
сторону.